«Это простые совпадения, и объясняются они очень просто. Когда я говорю о каком-нибудь научном феномене, то предварительно исследую все доступные мне источники и делаю выводы, опираясь на множество фактов. Что же касается точности описаний, то в этом отношении я обязан всевозможным выпискам из книг, газет, журналов, различных рефератов и отчетов, которые у меня заготовлены впрок и исподволь пополняются» , - так объяснял Жюль Верн изобретения и явления, некоторые из которых уже при жизни писателя начали воплощаться в жизнь.
Мы решили вспомнить, какие научные феномены, предсказанные фантастом, стали частью нашей жизни.
Полеты в космос и на Луну
Где предсказано: романы «Из пушки на Луну », «Вокруг Луны » и «Гектор Сервадак»
Помимо, собственно, самих космических полетов Жюль Верн точно предсказал широкое использование алюминия при создании летательных и космических аппаратов. В XIX веке производство этого легкого металла было крайне дорогостоящим, так что для современников словосочетание «машины из алюминия» звучали примерно так же, как для нас сейчас «машины из золота».
Интересно, что в качестве стартовой площадки для лунной экспедиции выбрана местность Стоунз-Хилл во Флориде. Напомним, что современный американский космодром на мысе Канаверал расположен неподалеку.
Как у Жюля Верна, так и в реальности в 1969 году, во время первого полета на Луну экипаж состоял из трех человек.
Быстрые путешествия вокруг света
Всем известно, что герой Жюля Верна, англичанин Филеас Фогг, совершил кругосветное путешествие за 80 дней. Однако в романе не единожды говорится о том, что придет время, и Землю можно будет объехать всего за 80 часов!
Что ж, фантаст был не так далек от истины: сейчас минимальное время кругосветного путешествия составляет около 72 часов (трое суток). Хотя в марте 2010 года швейцарский летчик поставил рекорд, преодолев это расстояние за 58 часов на пассажирском самолете бизнес-класса.
Быстроходные подводные лодки
История подводного кораблестроения началась еще в... XVII веке! Уже тогда британский механик и физик Корнелиус Дреббель сконструировал и построил гребное судно, способное погружаться под воду. А во времена Гражданской войны в США субмарина была впервые успешно применена как оружие. Так что у Жюля Верна было под рукой много фактологических материалов, когда он придумывал «Наутилус».
Однако писатель сумел предсказать и то, как будут развиваться подлодки. Корабль капитана Немо погружается на многие километры, развивает скорость до 50 узлов, позволяет проводить исследования морского дна и эффективно воевать. По правде сказать, многие из показателей «Наутилуса» и сейчас выглядят крайне фантастически. Но наука не стоит на месте, и мы все это знаем. С другой стороны, у современных подводных лодок есть то, что Жюль Верн и вообразить себе не мог, например - атомный двигатель и способность находится под водой без всплытия на поверхность несколько месяцев подряд.
Акваланг
В том же романе Жюль Верн описал прообраз современного акваланга, изобретенного в 1943 году другим не менее известным французом - Жаком-Ивом Кусто. Водолазные костюмы на момент жизни писателя-фантаста уже существовали и довольно широко применялись, но работать в них было крайне трудно и опасно.
Самолеты и вертолеты
Первый в мире самолет братьев Райт поднялся в воздух еще при жизни Жюля Верна в 1903 году, однако именно он наряду с другим писателем-визионером, Гербертом Уэллсом, предсказал широкое применение летательные аппаратов, похожих на современные самолеты и вертолеты, в военных целях. Названия романов говорят сами за себя: «Властелин мира» и «Робур-Завоеватель». Самолет с переменным вектором тяги Верн описал в «Необыкновенных приключениях экспедиции Барсака» (к сожалению, писатель не успел закончить эту книгу при жизни, ее дописывал его сын - она была опубликована лишь в 1919 году).
Электрический стул
Где предсказано: «Париж в ХХ веке»
В раннем романе-антиутопии, написанном в 1860-м, Жюль Верн показал столицу Франции в 60-е годы теперь уже прошлого столетия. Смертные приговоры приводились в исполнение при помощи мощного электрического разряда, пропущенного через человеческое тело. Впервые подобный способ казни был применен в США 6 августа 1890 года в Обернской тюрьме штата Нью-Йорк. Но на родине писателя долгие годы продолжали использовать гильотину, а электрический стул широкого распространения так и не получил.
Видеосвязь, телевидение и современные компьютеры
Где предсказано: «Париж в ХХ веке»
В том же романе автор описал прообраз телевидения, а также возможность общаться, видя собеседника на мониторе. При этом, вычислительные операции в банках выполняли специальные машины, похожие на громоздкие ЭВМ второй половины XX века.
Транссибирская и Трансмонгольская железнодорожные магистрали
Приключенческий роман «Клодиус Бомбарнак», написанный в 1893 году, рассказывает об открытии большой Трансазиатской магистрали (из России в Пекин). К тому моменту строительство Транссиба только-только началось, но в Европе многие люди считали этот проект авантюрой. Тем не менее, к 1916 году дорога была достроена. К сожалению, Жюль Верн не дожил до этого знакового события. Писатель умер в 1905-м.
Гигантские пушки и химическое оружие
Опубликованный в 1879 году роман «Пятьсот миллионов бегумы» рассказывает о немецком профессоре Шульце, одержимом националисте, создателе гигантской пушки, которая была способна отправлять тяжелые снаряды, начиненные ядовитым газом, на многие километры вдаль. Подобное оружие было применено во время Первой мировой войны.
Взрывы колоссальной мощности
Изобретение Тома Рока, героя романа «Флаг родины», очень напоминает ядерное оружие. Суперснаряд «фульгуратор Рока» способен уничтожить все живое в радиусе нескольких квадратных километров. Но в книге писателя оно так и не попадает в руки военных. Также в романе действуют целых две подводных лодки.
Большой успех романа «С земли на луну прямым путем за 97 часов 20 минут» (1865) отнюдь не случа-ен — это одно из самых лучших произведений писателя, класси-ческий образец созданного им жанра «романа науки», в кото-ром математические выкладки, обосновавшие возможность меж-планетного полета, были сделаны математиком А. Гарсе. От-талкиваясь от традиции морского романа-путешествия, автор ищет пути в межпланетное пространство. Но если его пред-шественники (Годуин, Сирано, Э. По и др.) мало заботились о правдоподобии летательных приспособлений, так как основной задачей был показ внеземного общества, то Жюль Верн все внимание сосредоточил именно на научных обоснованиях меж-планетного перелета.
Жюль Верн был не только замечательным мастером научно-фантастического сюжета, но и реалистической характеристики персонажей и в полном блеске показал присущий ему глубоко человечный юмор, приобретающий иной раз горькую окраску. Все это объясняет неослабевающий успех романа у современно-го читателя.
Экспозиция к роману, рисующая не только возникновение «Пушечного клуба», но и самый клуб с его членами-инвалидами, демонстрирующими гротескную «коллекцию костылей, де-ревянных, ног, искусственных рук, ручных протезов с крючком, каучуковых челюстей, серебряных черепов и платиновых носов», свидетельствует о выдающемся мастерстве писателя-антимилитариста. С горьким юмором отмечает он, что согласно вычислениям статистиков в клубе приходилось «меньше чем по одной руке на четырех человек и лишь по две ноги на шесте-рых». Горьким же юмором окрашено и красноречивое сообщение о любимом детище непременного секретаря клуба Дж. Т. Мастона — огромной мортире и ее губительном действии (при взрыве погибло 337 человек). Та же горечь ощущается в вычислениях некоего статистика, который установил, поделивши число жертв артогня на число членов клуба, что на каждого из них «в среднем приходилось по две тысячи триста семьдесят пять с дробью убитых»). Единственной заботой этого ученого сообщества, отмечает писатель, было «истребление рода человеческого». Парадоксальное сочетание врожденного доб-родушия и смертоубийственной профессии не случайно для пи-сателя-гуманиста, верящего в оздоравливающую силу науки и потому предлагающего устами Барбикена перековать меч на орало, то есть направить творческую энергию членов клуба не на человекоубийственные цели, а на углубление познания тайн вселенной. Он с осуждением отмечает «дерзкую изобретатель-ность» янки, направленную на создание гигантских пушек, иро-нически подчеркивая, что смелый опыт «по проверке убойной силы пушки Родмена, могущей скосить 150 лошадей и 300 че-ловек», так и не был поставлен ввиду того, что «если лошади и согласились бы подвергнуться подобному испытанию, то среди людей, к сожалению, охотников не нашлось». Хотя в то время у Ж. Верна еще не было исторического опыта Седан-ского поражения, но милитаристские тенденции были и тогда чужды ему, и, не случайно, говоря о желании «пустить ядро в луну», писатель метил в «метод канонерок», отмечая, что этот «довольно-таки грубый способ установить сношения» весьма распространен в «цивилизованных» странах. Рассказы-вая о соперничестве Барбикена, прославившегося отливкой сна-рядов во время гражданской войны, и Николя— создателя са-мой прочной брони, он осуждающе подчеркивает, что суда, оде-ваясь в непроницаемую броню, мечут огромные ядра в неприя-теля, то есть делают другим то, «чего не желают себе,—основное, — глубоко безнравственное правило, к которому сводится все искусство войны». Тем самым писатель осуждает все и всяческие войны. Сам интерьер «Пушечного клуба» ста-новится средством осмеяния человеконенавистнических интере-сов его членов: легкие своды обширного холла поддерживают колонны из пушечных стволов, поставленных на толстые морти-ры, а стены — живописно украшены «затейливыми узорами» из различных видов огнестрельного оружия старинного и новейшего. «Тысячи револьверов, соединенных наподобие люстр» освещают холл, где скамьи располо-жены «в виде крепостных валов и окопов», кресло пред-седателя имеет вид мортиры, его стол водружен на морские пушки, чернильницей служит граната, а колокольчик издает выст-релы «вроде револьверных». Тонкая, но чрезвычайно язвительная насмешка в духе Вольтера звучит в описании это-го капища смертоубийства.
Характер юмора решительно изменяется там, где повест-вуется о реализации лунного проекта Барбикена. Со смехом сообщается о находчивости антрепренера английской труппы, заменившего комедией «Как вам угодно» «незадачливую» ко-медию «Много шума из ничего», в которой поклонники Барби-кена усмотрели злостный намек. Юмор Жюля Верна особенно проявляется в описании селеномании, охватившей соотечествен-ников Барбикена. Луна становится поистине «львицей сезона», и под каскадом научных сообщений даже самым отсталым при-ходится отказаться от суеверных представлений о спутнике Земли. Использованный автором научный материал (измерение параллакса луны, понятие о ее вращении и т. п.) скрашивается юмором по адресу тех, кто не мог понять, что луна, обращенная одной стороной к Земле, совершая оборот вокруг нее, в то же время вращается вокруг своей оси, — им давали «практический совет» обойти круглый стол, все время глядя на его центр. Юмористически окрашена и сцена обсуждения вопроса о ядре и скорости, начинающаяся напыщенно-экстатической речью Ма-стона, которой внимают члены комитета, поглощая бутерброд за бутербродом (прозаическая деталь сразу же как бы «при-земляет» проблему). Следующее заседание опять-таки сопро-вождается «горой бутербродов» и «целыми морями чая» — этот комический троп вносит необходимое оживление, придавая жиз-ненность изображаемым событиям.
Но в описании соперничества техасских и флоридских депу-татов, едва не завершившегося уличной резней, юмор прибли-жается к сатире. Американские нравы подобного рода отнюдь не вызывают сочувствия писателя, чем и обусловлен сатириче-ский оттенок.
Следует отметить, что описание Соединенных Штатов носит в этом романе несколько утопическую окраску — это Америка мечты, а не реальная Америка, где господствует бизнес, что ярко показано уже в «Плавающем городе», а еще убедительнее в «Плавучем острове». А в лунной дилогии автор отмечает, что бескорыстное лихорадочное возбуждение, охватившее все насе-ление США, не поддается описанию и что было бы чистейшим безумием попытаться изобразить этот ажиотаж, поскольку по-добного рода задача превосходит «все силы человеческие».
Немало места отведено в романе математическим и техниче-ским расчетам, описанию подготовки шахты для отливки ко-лумбиады, а также самого процесса отливки. Фантастичность описания возрастает, если вспомнить, что землеройных машин не было и в помине и основным орудием для прокладки шахты была кирка. Не менее фантастична и идея ослабления силы удара при помощи воды.
Но вместе с развитием фантастического сюжета системати-чески популяризуется наука, причем автор не забывает (устами Барбикена) упомянуть о летавших на луну литературных пред-шественниках своих героев. Не ограничиваясь литературными параллелями, он щедрой рукой вводит научные материалы из области селенографии и даже селенологии, не назойливо вкрап-ливая их в ткань романа. То он приводит письмо директора обсерватории в Массачусетсе, научно обосновывающее возмож-ность реализации проекта, то делает сообщение о происхожде-нии солнечной системы, то сжато излагает современные ему данные из области селенографии, то, рисуя дискуссии, вызван-ные дерзновенным замыслом Барбикена, сообщает множество сведений о луне и о научно-технических вопросах, связанных с реализацией проекта, то подробно описывает процесс отливки колумбиады или «опыт» Мастона, просидевшего в снаряде це-лую неделю, и т. д.
Жюль Верн
С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут
ГЛАВА ПЕРВАЯ. «Пушечный клуб»
Во время Гражданской войны в Соединенных Штатах новый чрезвычайно влиятельный клуб возник в Балтиморе, главном городе штата Мэриленд. Мы знаем, с какою силой пробудился тогда военный дух американцев – этого народа предпринимателей, купцов и механиков. Простые торговцы бросали свои прилавки и внезапно превращались в капитанов, полковников и генералов, отлично обходясь без дипломов военных училищ Вест-Пойнта; они быстро сравнялись в «военное искусстве» с европейскими своими собратьями и, подобно им, не жалея ядер, миллионов, а главное, людей, стали одерживать победу за победой.
А в артиллерийской науке – в баллистике – американцы, на диво всем, даже превзошли европейцев. Нельзя сказать, чтобы их приемы стрельбы достигли большего совершенства, но они создали орудия необычайных размеров, бившие на неслыханные до тех пор расстояния. В искусстве настильного, навесного и ураганного огня, флангового, продольного и тылового обстрела англичане, французы и пруссаки достигли высокого совершенства; но их пушки, гаубицы и мортиры кажутся простыми пистолетами по сравнению с колоссальными орудиями американской артиллерии.
Впрочем, тут нечему удивляться. Янки – первые механики в мире; они словно родятся инженерами, как итальянцы – музыкантами, а немцы – метафизиками. Естественно, и в артиллерийскую науку они внесли свою смелую, подчас дерзкую изобретательность. Отсюда – их гигантские пушки, гораздо менее полезные, чем их швейные машины, но столь же удивительные и вызывающие еще большее восхищение. Всем известны необыкновенные огнестрельные орудия Паррота, Дальгрина и Родмена. Их европейским коллегам Армстронгу, Пализеру и Трей-де-Болье оставалось только преклониться перед своими заморскими соперниками.
Во время кровопролитной войны северян с южанами артиллеристы пользовались особенным почетом. Американские газеты с восторгом возвещали об их изобретениях, и, кажется, не было такого мелкого лавочника или невежественного bооbу , который день и ночь не ломал бы голову над вычислением сумасшедших траектории.
А когда у американца зародится идея, он ищет товарища, который разделил бы ее. Если во мнениях сойдутся трое, то один из них немедленно избирается председателем, а двое других – секретарями. Если их четверо, то назначается архивариус – и готово «бюро». Если их пятеро, то созывается «общее собрание» – и клуб учрежден!
Так было и в Балтиморе. Первый, кто изобрел новую пушку, вступил в союз с первым, кто согласился эту пушку отлить, и с первым, кто взялся ее высверлить. Так возникло «ядро» «Пушечного клуба». Через месяц клуб насчитывал уже 1833 действительных члена и 35 365 членов-корреспондентов.
Всякому желающему вступить в члены клуба ставилось conditi o sine qua non , он должен был изобрести или, по меньшей мере, усовершенствовать пушку, а в крайнем случае какое-нибудь иное огнестрельное оружие. Нужно, однако, сказать, что изобретатели пятнадцатизарядных револьверов, нарезных штуцеров и сабель-пистолетов не пользовались особым почетом. Артиллеристы всюду и везде их затмевали.
– Уважение, которое они приобретают, – провозгласил однажды один из самых ученых ораторов «Пушечного клуба», – прямо пропорционально «массам» их пушек и «квадратам расстояний», которые пролетают их снаряды.
Еще немного – и можно было бы распространить Ньютонов закон всемирного тяготения на всю духовную жизнь.
Легко себе представить размах американской изобретательности после учреждения «Пушечного клуба». Военные орудия начали принимать колоссальные размеры, а снаряды стали перелетать через все дозволенные расстояния, иной раз разрывая в клочки безобидных прохожих. Все эти изобретения скоро оставили далеко позади скромные по своим размерам европейские орудия. Вот цифры.
Прежде, «в доброе старое время», ядро в тридцать шесть фунтов весом могло прострелить на расстоянии трехсот футов лишь тридцать шесть лошадей, поставленных поперек его пути, или шестьдесят восемь человек. Это была младенческая пора артиллерийского искусства. С тех пор снаряды далеко улетели вперед. Например, пушка Родмена била на расстоянии семи миль, и ее ядро, весом в полтонны, легко могло «скосить» сто пятьдесят лошадей и триста человек. В «Пушечном клубе» был даже возбужден вопрос, не произвести ли этот смелый опыт. Но если лошади и согласились бы подвергнуться подобному испытанию, то среди людей, к сожалению, охотников не нашлось.
Во всяком случае, эти орудия были весьма смертоносны: при каждом их выстреле сражавшиеся падали целыми рядами, словно колосья под ударами косы. И какими жалкими по сравнению с такого рода снарядами показалось бы и знаменитое ядро, которое в 1587 году в битве при Кутра сразило двадцать пять человек, и то, которое в 1758 году при Цорндорфе убило сорок пехотинцев, и, наконец, австрийская пушка, поражавшая в битве при Кессельдорфе каждым своим выстрелом семьдесят человек. Что значили теперь наполеоновские пушки, убийственный огонь которых решил судьбу сражений при Иене и Аустерлице? Все это были лишь первые цветочки! В битве при Геттисберге конический снаряд, выпущенный из нарезной пушки, разом уложил сто семьдесят три южанина, а при переправе через реку Потомак один родменовский снаряд отправил в лучший мир двести пятнадцать южан. Следует также упомянуть об огромной мортире, изобретенной Дж. Т. Мастоном, выдающимся членом и непременным секретарем «Пушечного клуба»; действие ее было крайне губительным: при ее испытании оказались убитыми триста тридцать семь человек; правда, все они погибли от взрыва самой мортиры!
Что еще остается добавить к этим красноречивым цифрам? Решительно ничего. Поэтому никто не станет оспаривать следующих вычислений статистика Питкерна: разделив число жертв артиллерийского огня на число членов «Пушечного клуба», он установил, что на каждого члена приходится «в среднем» по две тысячи триста семьдесят пять с дробью убитых!
Если вдуматься в эти цифры, то станет ясно, что единственною заботою этого ученого общества было истребление рода человеческого (хотя и в филантропических целях) путем усовершенствования боевых орудий, которые были приравнены к орудиям цивилизации. Это был своего рода союз ангелов смерти, которые в жизни, однако, отличались весьма добродушным нравом.
Необходимо, однако, добавить, что янки, как люди мужественные, не ограничивались одними вычислениями и нередко платили собственной жизнью ради торжества своего дела. Среди членов «Пушечного клуба» имелись офицеры всех рангов от поручиков до генералов; военные всех возрастов: и новички в военном деле, и старые служаки, поседевшие на боевом посту. Немало их полегло на поле брани, и имена их занесены в почетную книгу «Пушечного клуба», а у большинства других, вернувшихся с войны, остались неизгладимые следы их храбрости. В клубе можно было видеть целую коллекцию костылей, деревянных ног, искусственных рук, ручных протезов с крючком, каучуковых челюстей, серебряных черепов и платиновых носов. Упомянутый выше статистик Питкерн вычислил также, что в «Пушечном клубе» приходилось меньше чем по одной руке на четырех человек и лишь по две ноги – на шестерых.
(748×700)
...В 1865 году, еще до того как в Соединенных Штатах закончилась четырехлетняя гражданская война, он отдал в печать «С Земли на Луну». Герои романа, члены балтиморского «Пушечного клуба», не желают примириться, с наступлением «мертвого сезона». Но поскольку военные действия прекратились, им ничего не остается, как найти новое поприще для применения артиллерийского азарта. И тогда по предложению председателя клуба Барбикена было решено соорудить гигантскую «Колумбиаду» и сделать мишенью... Луну. Единственная цель выстрела - продемонстрировать успехи баллистики. Сумасбродному французу Ардану этого показалось недостаточно, и он выступает инициатором первого полета в космос. Для науки нет ничего невозможного. «Рано или поздно такое путешествие будет совершено»,- заявляет автор устами Ардана.
Трудно говорить о прогнозе, «рассчитанном» на сто лет. Речь может идти о догадках, вернее, о редкостной интуиции. Без преувеличения, гениальную интуицию Жюль Верн проявил в лунной дилогии, избрав полуостров Флориду местом старта алюминиевого цилиндро-конического вагона-снаряда с тремя пассажирами, заставив их испытать эффекты невесомости, увидеть обратную сторону Луны, вернуться по эллиптической орбите на Землю и упасть в Тихий океан, в четырехстах километрах от берега, где их вылавливает американский корвет(1).
Напомню общеизвестные факты. Корабли «Аполлон» стартовали с Восточного космодрома США (мыс Канаверал во Флориде, обозначенный на географической карте, приложенной к первому изданию «С Земли на Луну»).
21 декабря 1968 года к Луне был направлен космический корабль «Аполлон-8» с космонавтами Фрэнком Борманом, Джеймсом Ловеллом и Уильямом Андерсом. Первыми из людей они увидели, как Земля, постепенно уменьшившись, превратилась в одно из небесных тел. Спустя трое суток после старта, на высоте около 130 км над лунной поверхностью, корабль перешел на окололунную орбиту. Проделав восемь витков, космонавты включили маршевый двигатель и перевели корабль на трассу полета к Земле. 27 декабря кабина экипажа вошла со второй космической скоростью в земную атмосферу и после аэродинамического торможения опустилась на парашютах в заданном районе Тихого океана.
Все этапы полета к Луне, кроме высадки экипажа, были проделаны также «Аполлоном-9» (март 1969 г.) и «Аполло-ном-10» (май 1969 г.). И наконец, в июле 1969 года пилотируемый космический корабль «Аполлон-11» впервые совершил посадку на Луну. Советский космонавт К.П. Феоктистов так определил историческое значение этого полета:
«Думаю, что естественное стремление к самоутверждению свойственно не только отдельным людям, но и коллективам и человечеству в целом. Высадка на Луну - это акт самоутверждения всего человечества... Но, конечно, значение высадки на Луну не исчерпывается одним только эмоциональным аспектом этого события. Я бы хотел подчеркнуть техническое и научное значение успешной высадки на Луну» («Известия», 1969, 22 июля).
Успешное завершение программы «Аполлон» ознаменовалось полетом одиннадцатого, и последнего, пилотируемого корабля «Аполлон-17» (декабрь 1972 г.).
Одновременно сложнейшие задачи изучения Луны и доставки на Землю лунного грунта решают советские автоматические станции и управляемые с огромного расстояния самоходные аппараты. «Луноход-1» (ноябрь 1970 - январь 1971 г.) проработал одиннадцать лунных дней, пройдя по лунной поверхности 10,54 км. «Луноход-2» (1973 г.) за четыре месяца работы прошел 37 км, передав на Землю 86 панорамных и более 80 000 телевизионных снимков лунной поверхности(2).
Во второй половине XIX века о подобных способах космических исследований невозможно было даже мечтать.
Но вернемся к роману Жюля Верна.
По странному совпадению, заметил американский космонавт Фрэнк Борман, «Аполлон-8», имеющий приблизительно такие же размеры и вес, как и снаряд Барбикена, облетел Луну тоже в декабре месяце и приводнился в четырех километрах от точки, указанной романистом. (Заметим в скобках: высота снаряда «Колумбиады» 3,65 м, вес - 5,547 кг. Высота капсулы «Аполлона» 3,60 м, вес - 5,621 кг).
Не только число участников перелета, место старта и финиша, траектория, размеры и вес алюминиевого цилиндро-конического снаряда, но и сопротивление атмосферы, регенерация воздуха и даже телескоп с пятиметровым диаметром на вершине Лонгспик в Скалистых горах, по параметрам и разрешающей способности удивительно похожий на тот, что ныне установлен в Маунт-Паломарской обсерватории (Калифорния),- все это предусмотрено в романе, опередившем реальные возможности более чем на сто лет!
Кстати, Лонгспик в штате Миссури - место, не слишком отдаленное от горы Паломар.
Любопытно еще одно совпадение. Герои романа, огибая Луну, наблюдают на обратной стороне извержение вулкана. Вулканическую деятельность на Луне впервые зарегистрировал советский астроном Н. А. Козырев. Полученный им спектр вспышки в кратере Альфонса позволил заключить, что она означала извержение газа.
Отсутствие топлива, энергию которого можно было бы регулировать, заставило Жюля Верна воспользоваться самой сильной из известных в его время взрывчатых смесей - пироксилином. И вместе с тем «вагон-снаряд» имеет ракетную установку для амортизации удара, если бы произошло «прилунение»: «И в самом деле, ракеты, имея точкой опоры дно снаряда и вылетая наружу, должны были вызвать обратное движение снаряда и тем самым до некоторой степени замедлить скорость его падения. Правда, этим ракетам пришлось бы гореть в безвоздушном пространстве, но кислорода им хватило бы, потому что он заключается в самих ракетах».
Жюлю Верну не пришло в голову сделать ракетный двигатель душой межпланетного перелета. Для героев романа это лишь вспомогательное средство, которым им не пришлось воспользоваться. Писатель, конечно, понимал, что его проект нереален. Участь пассажиров «вагона-снаряда» была бы плачевной из-за чудовищных стартовых перегрузок в момент выстрела. Такое фантастическое допущение понадобилось для развития действия. «Ошибка» Жюля Верна вскоре стала столь же классической, как и его роман.
Еще Анатоль Франс заметил по этому поводу в «Книге моего друга» (1885): «Простодушные мальчики, поверив на слово Жюлю Верну, воображают, что на Луну действительно можно попасть в пушечном ядре...»
(1)
Координаты падения снаряда, обозначенные в романе: 27°7" северной широты и 41°37" западной долготы по Вашингтонскому меридиану.
(2)
Приведенные данные взяты из книги: К. А. Куликов, В. Б. Гуревич. «Новый облик старой Луны». М., «Наука», 1974.
Отрывок из статьи Евг.Брандиса "Жюль Верн - писатель и путешественник" . Сборник "Мир приключений". 1977. Москва.
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Жюль Верн
С земли на луну прямым путем за 97 часов 20 минут. Вокруг Луны (сборник)
© ЗАО «СВР-Медиапроекты» художественное оформление, 2014
С земли на луну прямым путем за 97 часов 20 минут
Глава первая
«Пушечный клуб»
Во время Гражданской войны в Соединенных Штатах новый чрезвычайно влиятельный клуб возник в Балтиморе, главном городе штата Мэриленд. Мы знаем, с какою силой пробудился тогда военный дух американцев – этого народа предпринимателей, купцов и механиков. Простые торговцы бросали свои прилавки и внезапно превращались в капитанов, полковников и генералов, отлично обходясь без дипломов военных училищ Вест-Пойнта; они быстро сравнялись в «военном искусстве» с европейскими своими собратьями и, подобно им, не жалея ядер, миллионов, а главное, людей, стали одерживать победу за победой.
А в артиллерийской науке – в баллистике – американцы, на диво всем, даже превзошли европейцев. Нельзя сказать, чтобы их приемы стрельбы достигли большего совершенства, но они создали орудия необычайных размеров, бившие на неслыханные до тех пор расстояния. В искусстве настильного, навесного и ураганного огня, флангового, продольного и тылового обстрела англичане, французы и пруссаки достигли высокого совершенства; но их пушки, гаубицы и мортиры кажутся простыми пистолетами по сравнению с колоссальными орудиями американской артиллерии.
Впрочем, тут нечему удивляться. Янки – первые механики в мире; они словно родятся инженерами, как итальянцы – музыкантами, а немцы – метафизиками. Естественно, и в артиллерийскую науку они внесли свою смелую, подчас дерзкую изобретательность. Отсюда – их гигантские пушки, гораздо менее полезные, чем их швейные машины, но столь же удивительные и вызывающие еще большее восхищение. Всем известны необыкновенные огнестрельные орудия Паррота, Дальгрина и Родмена. Их европейским коллегам Армстронгу, Пализеру и Трей-де-Болье оставалось только преклониться перед своими заморскими соперниками.
Во время кровопролитной войны северян с южанами артиллеристы пользовались особенным почетом. Американские газеты с восторгом возвещали об их изобретениях, и, кажется, не было такого мелкого лавочника или невежественного booby1
Простак, болван (англ.).
Который день и ночь не ломал бы голову над вычислением сумасшедшей траектории.
А когда у американца зародится идея, он ищет товарища, который разделил бы ее. Если во мнениях сойдутся трое, то один из них немедленно избирается председателем, а двое других – секретарями. Если их четверо, то назначается архивариус – и готово «бюро». Если их пятеро, то созывается «общее собрание» – и клуб учрежден!
Так было и в Балтиморе. Первый, кто изобрел новую пушку, вступил в союз с первым, кто согласился эту пушку отлить, и с первым, кто взялся ее высверлить. Так возникло «ядро» «Пушечного клуба». Через месяц клуб насчитывал уже 1833 действительных члена и 35 365 членов-корреспондентов.
Всякому желающему вступить в члены клуба ставилось conditio sine qua non2
Непременное условие (лат.).
Он должен был изобрести или, по меньшей мере, усовершенствовать пушку, а в крайнем случае какое-нибудь иное огнестрельное оружие. Нужно, однако, сказать, что изобретатели пятнадцатизарядных револьверов, нарезных штуцеров и сабель-пистолетов не пользовались особым почетом. Артиллеристы всюду и везде их затмевали.
– Уважение, которое они приобретают, – провозгласил однажды один из самых ученых ораторов «Пушечного клуба», – прямо пропорционально «массам» их пушек и «квадратам расстояний», которые пролетают их снаряды.
Еще немного – и можно было бы распространить Ньютонов закон всемирного тяготения на всю духовную жизнь.
Легко себе представить размах американской изобретательности после учреждения «Пушечного клуба». Военные орудия начали принимать колоссальные размеры, а снаряды стали перелетать через все дозволенные расстояния, иной раз разрывая в клочки безобидных прохожих. Все эти изобретения скоро оставили далеко позади скромные по своим размерам европейские орудия. Вот цифры.
Прежде, «в доброе старое время», ядро в тридцать шесть фунтов весом могло прострелить на расстоянии трехсот футов лишь тридцать шесть лошадей, поставленных поперек его пути, или шестьдесят восемь человек. Это была младенческая пора артиллерийского искусства. С тех пор снаряды далеко улетели вперед. Например, пушка Родмена била на расстоянии семи миль, и ее ядро, весом в полтонны, легко могло «скосить» сто пятьдесят лошадей и триста человек. В «Пушечном клубе» был даже возбужден вопрос, не произвести ли этот смелый опыт. Но если лошади и согласились бы подвергнуться подобному испытанию, то среди людей, к сожалению, охотников не нашлось.
Во всяком случае, эти орудия были весьма смертоносны: при каждом их выстреле сражавшиеся падали целыми рядами, словно колосья под ударами косы. И какими жалкими по сравнению с такого рода снарядами показалось бы и знаменитое ядро, которое в 1587 году в битве при Кутра сразило двадцать пять человек, и то, которое в 1758 году при Цорндорфе убило сорок пехотинцев, и, наконец, австрийская пушка, поражавшая в битве при Кессельдорфе каждым своим выстрелом семьдесят человек. Что значили теперь наполеоновские пушки, убийственный огонь которых решил судьбу сражений при Иене и Аустерлице? Все это были лишь первые цветочки! В битве при Геттисберге конический снаряд, выпущенный из нарезной пушки, разом уложил сто семьдесят три южанина, а при переправе через реку Потомак один родменовский снаряд отправил в лучший мир двести пятнадцать южан. Следует также упомянуть об огромной мортире, изобретенной Дж. Т. Мастоном, выдающимся членом и непременным секретарем «Пушечного клуба»; действие ее было крайне губительным: при ее испытании оказались убитыми триста тридцать семь человек; правда, все они погибли от взрыва самой мортиры!
Что еще остается добавить к этим красноречивым цифрам? Решительно ничего. Поэтому никто не станет оспаривать следующих вычислений статистика Питкерна: разделив число жертв артиллерийского огня на число членов «Пушечного клуба», он установил, что на каждого члена приходится «в среднем» по две тысячи триста семьдесят пять с дробью убитых!
Если вдуматься в эти цифры, то станет ясно, что единственною заботою этого ученого общества было истребление рода человеческого (хотя и в филантропических целях) путем усовершенствования боевых орудий, которые были приравнены к орудиям цивилизации. Это был своего рода союз ангелов смерти, которые в жизни, однако, отличались весьма добродушным нравом.
Необходимо, однако, добавить, что янки, как люди мужественные, не ограничивались одними вычислениями и нередко платили собственной жизнью ради торжества своего дела. Среди членов «Пушечного клуба» имелись офицеры всех рангов от поручиков до генералов; военные всех возрастов: и новички в военном деле, и старые служаки, поседевшие на боевом посту. Немало их полегло на поле брани, и имена их занесены в почетную книгу «Пушечного клуба», а у большинства других, вернувшихся с войны, остались неизгладимые следы их храбрости. В клубе можно было видеть целую коллекцию костылей, деревянных ног, искусственных рук, ручных протезов с крючком, каучуковых челюстей, серебряных черепов и платиновых носов. Упомянутый выше статистик Питкерн вычислил также, что в «Пушечном клубе» приходилось меньше чем по одной руке на четырех человек и лишь по две ноги – на шестерых.
Но храбрые артиллеристы не придавали значения таким «мелочам» и по праву гордились, когда газеты сообщали, что в новом сражении число убитых и раненых превысило раз в десять число выпущенных снарядов.
Настал, однако, день, – печальный, досадный день! – когда оставшиеся в живых перестали убивать друг друга и был подписан мир. Прекратились выстрелы, замолк грохот мортир; надолго заткнули пасти гаубиц; пушки с опущенными жерлами были размещены по арсеналам, ядра сложены в пирамиды. Постепенно изгладились кровавые воспоминания; на полях, щедро удобренных человеческим мясом и напоенных кровью, роскошно разрослись хлопковые плантации; износились траурные платья, затихли страдания, и члены «Пушечного клуба» были обречены на полную бездеятельность.
Правда, иные неутомимые изобретатели продолжали еще проектировать невиданных размеров гранаты. Но что значила теория без практики? Залы «Пушечного клуба» мало-помалу опустели, в передних дремали лакеи, кипы газет на столах покрывались плесенью, из темных углов доносился заунывный храп, и члены клуба, еще недавно такие шумные, засыпали от скуки, предаваясь в одиночестве платоническим мечтам об успехах артиллерии.
– Прямо в отчаяние можно прийти! – жаловался однажды вечером в курительной комнате храбрый Том Гантер; он протянул свои деревянные ноги к камину, не замечая, что концы их понемногу начали обугливаться.
– Решительно нечего делать! И надеяться не на что! Что за унылое существование! Где то время, когда всякое утро нас будили веселые выстрелы пушек?
– Миновали счастливые дни! – отозвался ретивый Билсби, машинально пытаясь развести руками, которых у него не было. – Славное было житье! Бывало, изобретешь гаубицу, едва успеют ее отлить, и марш с нею на пробу прямо по неприятелю! Потом вернешься в лагерь – и Шерман тебя похвалит, либо сам Мак-Клеллан тебе руку пожмет! А теперь генералы вернулись в свои конторы и вместо снарядов выпускают… безобидные кипы хлопка из своих складов! Клянусь святой Барбарой, будущность артиллерии в Америке рисуется мне в самом мрачном свете!
– Верно, Билсби! – воскликнул полковник Блемсбери. – Какое жестокое разочарование!.. Зачем побросали мы свои мирные занятия, покинули свой родной Балтимор, зачем обучались военному делу? Зачем совершали мы геройские подвиги на поле битвы? Неужто только для того, чтобы через два-три года все наши труды пошли прахом?.. Сиди теперь без дела да позевывай, сунув руки в карманы!
По правде сказать, воинственному полковнику трудновато было бы подтвердить свои слова соответствующим жестом: карманы-то у него были, но рук не осталось.
– Никакой войны даже не предвидится! – вздохнул знаменитый Дж. Т. Мастон, почесывая свой гуттаперчевый череп железным крючком, заменявшим ему руку. – Ни единого облачка на горизонте… а между тем в артиллерийской науке столько еще пробелов! Кстати сказать, сегодня утром я закончил чертежи новой мортиры – горизонтальный разрез и схему; орудие это может в корне изменить законы войны!..
– В самом деле? – воскликнул Том Гантер, которому невольно представилась картина «пробы» последнего изобретения достопочтенного Мастона.
– В самом деле! – отвечал Мастон. – Но, спрашивается, ради чего я столько работал, ломал голову над сложными вычислениями? Не напрасно ли я трудился? Народы Нового Света точно сговорились жить в вечном мире. Наша воинственная «Трибюн» пророчит человечеству самое мрачное будущее в связи с увеличением народонаселения, принимающим прямо-таки непозволительные размеры.
– Вы забываете, Мастон, – возразил полковник Блемсбери, – что в Европе продолжаются войны, там еще не угасла национальная вражда.
– Ну так что же?
– Ну так можно попытаться там что-нибудь предпринять, если только они примут наши услуги…
– Что вы, что вы! – воскликнул Билсби. – Заниматься баллистикой на пользу иностранцам?
– Это все-таки лучше, чем вовсе ею не заниматься! – заявил полковник.
– Разумеется, лучше! – вставил Мастон. – Но об этом и думать не стоит.
– Почему же? – удивился полковник.
– Да потому, что у них, в Старом Свете, понятия о военной карьере для нас, американцев, совсем не приемлемые. Этим людям даже в голову не приходит, что можно сделаться главнокомандующим, не начав службы с чина подпоручика… Ведь это все равно что утверждать, будто нельзя быть хорошим наводчиком, если не умеешь сам пушки отливать! А это сущая…
– Нелепость! – подхватил Том Гантер, кромсая охотничьим ножом ручку своего кресла. – Итак, при настоящем положении дел нам остается только сажать табак или перегонять китовый жир!
– Как! – воскликнул Мастон громовым голосом. – Неужели мы состаримся и умрем, не посвятив последние годы жизни усовершенствованию огнестрельных орудий? Нам не представится случая испытать дальнобойность наших пушек? Небо не озарится больше огнем наших залпов? Неужели никогда не возникнут международные осложнения, которые позволят нам объявить войну какой-нибудь заморской державе? Неужели французы так-таки не потопят ни одного нашего корабля? Неужели англичане не нарушат ни разу международного права, – ну, например, не вздернут трех-четырех наших земляков?
– Нет, Мастон, – возразил полковник Блемсбери, – не выпадет нам подобного счастья! Нет! Не произойдет ни одного инцидента, а если и произойдет, мы не сумеем им воспользоваться. Национальная гордость в Соединенных Штатах слабеет с каждым днем; скоро все мы сделаемся сущими бабами!..
– Да, нам нередко приходится унижаться! – согласился Билсби.
– Больше того – нас унижают! – воскликнул Том Гантер.
– Истинная правда! – подхватил с новою силою Мастон. – В воздухе носятся тысячи поводов к войне, а войны все нет как нет! Наше правительство заботится о сбережении ног и рук у людей, которые не знают, что им делать со своими конечностями. А зачем далеко искать повода к войне: разве Северная Америка раньше не принадлежала англичанам?
– Без сомнения! – воскликнул Том Гантер, яростно размешивая своим костылем угли в камине.
– Если так, – продолжал Мастон, – то почему бы Англии в свою очередь не принадлежать американцам?
– Вот это справедливо! – вырвалось у полковника Блемсбери.
– А пойдите-ка предложите это президенту Соединенных Штатов! – крикнул Мастон. – Как он вас примет, а?
– Плохо примет! – процедил Билсби сквозь последние четыре зуба, уцелевшие от войны.
– Клянусь честью, – воскликнул Мастон, – пускай на следующих выборах он не рассчитывает на мой голос!
– И наших он не получит! – дружно подхватили воинственные инвалиды.
– Итак, – заключил Мастон, – вот мое последнее слово: если мне не дадут возможности испытать мою новую мортиру на настоящем поле битвы, я выхожу из членов «Пушечного клуба» и уезжаю из Балтимора. Лучше похороню себя заживо в саваннах Арканзаса.
– И мы последуем за вами, – подхватили товарищи отважного Дж. Т. Мастона.
Таково было положение дел в клубе; брожение умов становилось все сильнее, клубу уже грозила опасность скорого распада, но одно неожиданное событие предотвратило эту катастрофу.
На другой день после описанной беседы каждый из членов клуба получил следующее циркулярное послание:
Председатель «Пушечного клуба» имеет честь уведомить своих сочленов, что на общем собрании 5-го числа текущего месяца он сделает сообщение, способное вызвать у них самый живой интерес. Вследствие этого он покорнейше просит членов клуба, отложив свои очередные дела, пожаловать на это заседание.
С сердечным приветом
ваш Импи Барбикен, П. П. К.».
Глава вторая
Сообщение председателя Барбикена
5 октября, в восемь часов вечера, целая толпа теснилась в залах клуба, в доме № 21 на Юнион-сквере. Все без исключения члены клуба, проживавшие в Балтиморе, сочли долгом явиться на приглашение своего председателя. Сотни иногородних членов-корреспондентов выходили из курьерских поездов, прибывавших в Балтимор. Как ни велик был зал заседаний, он не мог вместить всех стремившихся туда попасть; ученый люд наводнил соседние залы и коридоры, занял даже половину наружного двора. Огромная толпа «посторонних лиц» теснилась у дверей клуба, всякий старался пробраться вперед, чтобы поскорее что-нибудь узнать о важном сообщении председателя Барбикена; граждане толкались, мяли друг другу бока, протискиваясь с энергией и непринужденностью, характерными для народа, воспитанного в духе selfgovernment3
Самоуправления (англ.).
Иностранец, который в этот вечер очутился бы в Балтиморе, ни за какие деньги не смог бы проникнуть в центральный зал «Пушечного клуба». Кроме действительных членов и членов-корреспондентов, никто не имел права доступа в него, даже самые значительные в городе лица, и местные власти были вынуждены стоять в толпе горожан на дворе клуба и ловить на лету новости, которые время от времени передавались из внутренних помещений.
Огромный hall4
Зал (англ.).
Клуба представлял любопытное зрелище. Этот обширный зал на редкость соответствовал своему назначению. Легкие его своды – искусно отштампованное железное кружево – держались на высоких колоннах из отвесно поставленных пушечных стволов; устоями для колонн служили толстые мортиры. Стены были живописно украшены затейливыми узорами из мушкетов, мушкетонов, аркебуз, карабинов и другого огнестрельного оружия, старинного и новейшего. Тысячи револьверов, соединенных наподобие люстр, жирандоли из пистолетов и канделябры из связанных пучками ружей разливали яркий газовый свет. В этом изумительном освещении выделялись модели пушек, бронзовые орудия, простреленные мишени, металлические доски, пробитые снарядами «Пушечного клуба», всевозможных видов прибойники и банники, пирамиды ядер, гирлянды гранат – словом, все, имевшее отношение к артиллерии.
Эти художественно сгруппированные коллекции производили впечатление скорее декоративных принадлежностей, чем устрашающих орудий смерти.
На почетном месте, за великолепной витриной, красовался осколок пушечной «тарели», разбитый, изломанный, скрученный от действия пороховых газов, – драгоценный остаток пресловутой мортиры Дж. Т. Мастона.
Председатель восседал в глубине зала, на обширном помосте, окруженный четырьмя секретарями. Кресло его, поставленное на покрытом резьбой пушечном лафете, имело внушительный вид мортиры с тридцатидвухдюймовым жерлом, установленной под углом 90° и подвешенной на осях так, что во время жары председатель всегда мог освежиться, покачиваясь в ней, как в rocking-chairs5
Качалка (англ.).
Председательский стол заменен был большим куском листового железа, лежавшим на шести старинных морских пушках; чернильницей служила превосходно вырезанная граната, а председательский звонок издавал выстрелы вроде револьверных. Но во время жарких дискуссий даже и этот своеобразный звонок еле покрывал своими залпами голоса пылких артиллеристов.
Перед президиумом расположены были зигзагами в виде крепостных валов и окопов скамьи аудитории, где сидели члены «Пушечного клуба»; в этот вечер не без оснований можно было сказать, что весь гарнизон «Пушечного клуба» находился в боевой готовности. Члены клуба были все в сборе. Они слишком хорошо знали своего председателя и были убеждены, что он не стал бы их беспокоить без крайне уважительной причины.
Импи Барбикен был человек лет сорока, спокойный, холодный, суровый, обладавший серьезным, сосредоточенным умом, точный, как хронометр, с непоколебимым характером и железной волей; он, правда, не отличался рыцарскими наклонностями, но любил приключения и вносил свой практический дух в самые рискованные предприятия. Это был типичный представитель Новой Англии, северянин-колонизатор, потомок «круглоголовых», роковых для династии Стюартов, неумолимый враг «господ» южных штатов, этих бывших кавалеров Старой Англии. Словом, это был янки с головы до ног…
Барбикен нажил большое состояние, торгуя лесом. Когда вспыхнула война, он был назначен начальником артиллерии; на этом посту он прославился рядом изобретений и удивительной смелостью своих идей. Отважный новатор, он значительно содействовал успехам артиллерии и производил свои опыты в беспримерно широком масштабе.
Это был мужчина среднего роста, сохранивший в целости все свои конечности, что являлось редкостью в «Пушечном клубе». Резкие черты его лица, казалось, были вычерчены при помощи наугольника и рейсфедера, и если, как говорят, можно угадать характер человека, всмотревшись в его профиль, то профиль Барбикена неоспоримо доказывал его энергию, смелость и хладнокровие.
В данную минуту он сидел молча и неподвижно в председательском кресле, поглощенный своими мыслями; на лоб его был надвинут черный шелковый цилиндр, который словно привинчен к голове американца.
Барбикен не обращал никакого внимания на шумный говор окружавших его людей, хотя они задавали друг другу вопросы, высказывали всякого рода предположения; некоторые в упор смотрели на председателя, напрасно стараясь разгадать его тайну, но лицо Барбикена оставалось невозмутимым.
Наконец часы в зале заседаний громко пробили восемь. Барбикен мгновенно встал во весь рост, точно подброшенный пружиной; зал сразу умолк, и оратор заговорил несколько торжественным тоном:
– Уважаемые коллеги! Слишком затянувшийся бесплодный мир уже долгое время обрекает членов «Пушечного клуба» на печальную бездеятельность. После нескольких лет блестящего оживления нам пришлось прекратить все наши работы и сразу остановиться на пути прогресса. Я не боюсь объявить во всеуслышание, что для нас крайне желательна какая бы то ни было война, которая сразу дала бы нам в руки оружие…
– Да, война! Необходима война! – крикнул пылкий Дж. Т. Мастон.
– Слушайте, слушайте! – раздалось со всех сторон.
– Однако война при нынешних обстоятельствах немыслима, – продолжал Барбикен, – и как бы ни жаждал ее почтенный оратор, только что прервавший мою речь своим пламенным восклицанием, еще долгие годы протекут, прежде чем на поле битвы снова загремят выстрелы наших орудий. С этим фактом надо примириться и на другом поприще искать выхода для пожирающей нас жажды деятельности.
Собрание почувствовало, что председатель сейчас затронет основную тему своей речи. Внимание удвоилось.
– Вот уже несколько месяцев, уважаемые сочлены, – продолжал Барбикен, – как я задал себе вопрос: нельзя ли нам, не выходя за пределы нашей специальности, отважиться на какое-нибудь выдающееся предприятие, достойное девятнадцатого столетия, и не позволят ли высокие достижения баллистики с успехом его осуществить? Долго я думал, искал, трудился, вычислял и пришел к убеждению, что нам удастся осуществить одно предприятие, которое во всяком другом государстве показалось бы несбыточным. Проект задуманного дела разработан мною во всех подробностях. Он-то и составит предмет моего сообщения. Дело это достойно вас, достойно славного прошлого «Пушечного клуба» и, без сомнения, произведет шум на весь мир.
– А большой шум? – спросил какой-то пылкий артиллерист.
– Да, очень сильный шум, даже в буквальном смысле этого слова, – ответил Барбикен.
– Уважаемые коллеги, – снова начал Барбикен, – прошу вас теперь уделить мне все ваше внимание.
По собранию пробежал нервный трепет. Поправив уверенным жестом свой цилиндр, Барбикен продолжал спокойным голосом:
– Каждый из вас, конечно, не раз видел Луну или по крайней мере слышал о ней. Не удивляйтесь, что я заговорил об этом ночном светиле. Быть может, нам суждено сделаться Колумбами неведомого мира! Поймите меня, поддержите меня – и я поведу вас на завоевание Луны! Мы присоединим ее имя к тем тридцати шести штатам, которые образуют великую державу Соединенных Штатов!
– Луна изучена весьма подробно, – продолжал Барбикен, – уже давно точно определены ее масса, плотность, вес, объем, состав, движение, расстояние от Земли и вообще ее роль в Солнечной системе; лунные карты составлены едва ли не подробнее, чем земные, и фотография дала уже снимки лунных пейзажей несравненной красоты. Одним словом, о Луне нам известно все, что только можно было узнать при помощи математики, астрономии, физики и геологии. Но до сих пор еще нет… прямого сообщения с Луной.
При этих словах аудитория вздрогнула от изумления.
– Позвольте мне, – продолжал Барбикен, – напомнить вам в немногих словах о тех фантазерах, которые пускались в воображаемые путешествия и утверждали, будто проникли в сокровенные тайны спутника Земли. В семнадцатом веке некто Давид Фабрициус хвалился тем, что видел собственными глазами жителей Луны. В тысяча шестьсот сорок девятом году один француз, Жан Бодуэн, выпустил книгу под заглавием: «Путешествие, совершенное на Луну Домиником Гонзалесом, испанским искателем приключений». Почти в то же время Сирано де Бержерак описал экспедицию на Луну в своей книге, которая имела во Франции громадный успех. Позже другой француз, – нужно признать, что французы очень интересуются Луною, – известный Фонтенель, написал «Множественность миров» – одну из самых блистательных книг своего века. Но наука идет вперед, обгоняя даже фантазию писателей. В тысяча восемьсот тридцать пятом году появилась любопытная брошюра – взятая из журнала «Нью-Йорк Америкэн», – в которой рассказывалось, что знаменитый астроном Джон Гершель во время своей экспедиции на мыс Доброй Надежды создал настолько усовершенствованный телескоп, да еще с «внутренним освещением», что мог видеть Луну как бы с расстояния восьмидесяти ярдов. Гершель будто бы ясно разглядел на Луне пещеры, в которых жили бегемоты, зеленые горы, окаймленные золотым кружевом рощ, видел баранов с рогами цвета слоновой кости, белых косуль и обитателей, похожих на людей, но с перепончатыми крыльями, как у летучих мышей. Эта брошюра, написанная американцем Локком, имела необычайный успех. Скоро, однако, выяснилось, что это была научная мистификация, и французы первые посмеялись над нею.
– Посмеялись над американцем! – воскликнул Мастон. – Вот вам и casus belli6
Повод к войне (лат.).
– Успокойтесь, мой достойный друг! Прежде чем посмеяться, французы сами оказались в дураках, потому что сначала поверили нашему соотечественнику. Чтобы закончить этот краткий исторический обзор, добавлю, что некий Ганс Пфааль из Роттердама, наполнив шар газом, извлеченным из азота и оказавшимся в тридцать семь раз легче водорода, поднялся на нем и достиг Луны через девятнадцать дней. Это путешествие, так же как и все предыдущие, было, конечно, воображаемым, но его сочинил один из любимых писателей Америки, своеобразный фантастический талант. Я имею в виду Эдгара По.
– Да здравствует Эдгар По! – воскликнула аудитория, наэлектризованная речью председателя.
– Я покончил с попытками, которые назову чисто беллетристическими и совершенно недостаточными для установления сношений Земли с Луною. Должен, однако, прибавить, что были и серьезные, научно обоснованные попытки войти в общение с Луною. Так, например, несколько лет назад один немецкий математик предложил снарядить ученую экспедицию в сибирские степи. Там, среди широких равнин, можно было бы при помощи рефлекторов изобразить гигантские геометрические фигуры, и притом настолько яркие, что они будут видны с Луны, между прочим Пифагоров треугольник, который в просторечии называют «Пифагоровы штаны». «Всякое разумное существо, – утверждал геометр, – должно понять научное значение этой фигуры. Поэтому селениты, если только они существуют, ответят подобной же фигурой, и тогда легко будет создать алфавит, который даст людям возможность обмениваться мыслями с обитателями Луны».
Так говорил немецкий математик, но его проект не был осуществлен, и до сих пор не установлено никакой связи между Землей и Луной. Однако я убежден, что практический гений американцев установит связи с этим небесным телом. Есть средство достигнуть Луны; средство простое, легкое, верное, надежное, – и о нем я хочу вам сообщить.
Оглушительный шум, целая буря восклицаний приветствовали речь Барбикена. Слушатели все до одного были увлечены, покорены, захвачены словами оратора.
– Слушайте, слушайте! Да замолчите же! – стали кричать со всех сторон.
Когда волнение улеглось, Барбикен заговорил еще более торжественным тоном:
– Вам известно, какие успехи сделала баллистика за последние годы и до какой высокой степени совершенства могли бы дойти огнестрельные орудия, если бы война все еще продолжалась! Вы знаете также, что сила и прочность орудий и метательная сила пороховых газов могут быть безгранично увеличены. Так вот, исходя из этих принципов, я задал себе вопрос: возможно ли из орудия достаточных размеров, достаточной мощности и установленного должным образом пустить ядро на Луну?
При этих словах из тысячи глоток вырвалось единодушное «ох». На минуту наступило молчание, подобное глубокой тишине, предшествующей громовому удару. И действительно, тотчас же разразился гром: гром криков и аплодисментов, такой гам, что от него задрожал весь громадный зал собрания. Барбикен пытался продолжать свою речь, но это было немыслимо. Только через десять минут добился он того, что его стали слушать.
– Дайте мне закончить, – хладнокровно продолжал Барбикен. – Я смело приступил к этому вопросу, я обсудил его со всех сторон и, на основании бесспорных вычислений, могу утверждать, что снаряд, обладающий начальной скоростью в двенадцать тысяч ярдов7
Ярд = 914, 402 мм.
В секунду, при точном прицеле неизбежно должен долететь до Луны. Итак, достойные сочлены, я имею честь предложить вам произвести этот небольшой опыт.
